Ещё один сайт про стихи. И он вам понравится.
У памяти на самой кромке и на единственной ноге стоит в ворованной дубленке Василий Кончев — Гончев, «Ге»! Он потерял протез по пьянке, а с ним ботинок дорогой. Пьет пиво из литровой банки, как будто в пиве есть покой. А я протягиваю руку: уже хорош, давай сюда! Я верю, мы живем по кругу, не умираем …
Ночь. Каптерка. Домино. Из второго цеха — гости. День рождения у Кости, и кончается вино: ты сегодня младший, брат, три литрухи и назад. И бегу, забыв весь свет, на меня одна надежда. В солидоле спецодежда. Мне почти семнадцать лет. И обратно — по грязи, с водкою из магази… Что такое? Боже мой! Два мента торчат …
Вы, Нина, думаете, вы нужны мне, что вы, я, увы, люблю прелестницу Ирину, а вы, увы, не таковы. Ты полагаешь, Гриня, ты мой друг единственный, — мечты! Леонтьев, Дозморов и Лузин, вот, Гриня, все мои кенты. Леонтьев — гений и поэт, и Дозморов, базару нет, поэт, а Лузин — абсолютный на РТИ авторитет.
Я пройду, как по Дублину Джойс, сквозь косые дожди проливные приблатненного города, сквозь все его тараканьи пивные. Чего было, того уже нет, и поэтому очень печально — написал бы наивный поэт, у меня получилось случайно. Подвозили и наркотик к пяти, а потом до утра танцевали, и кенту с портаком “ЛЕБЕДИ” неотложку в ночи вызывали. А …
Я зеркало протру рукой и за спиной увижу осень. И беспокоен мой покой, и счастье счастья не приносит. На землю падает листва, но долго кружится вначале. И без толку искать слова для торжества такой печали. Для пьяницы-говоруна на флейте отзвучало лето, теперь играет тишина для протрезвевшего поэта. Я ближе к зеркалу шагну и всю печаль …
Гриша-поросенок выходит во двор, в правой руке топор. «Всех попишу, — начинает он тихо, потом орет: падлы!» Развязно со всех сторон обступает его народ. Забирают топор, говорят «ну вот!», бьют коленом в живот. Потом лежачего бьют. И женщина хрипло кричит из окна: они же его убьют. А во дворе весна. Белые яблони. Облака синие. Ну, …
С трудом закончив вуз технический, В НИИ каком-нибудь служить. Мелькать в печати перьодической, Но никому не говорить. Зимою, вечерами мглистыми Пить анальгин, шипя «говно». Но исхудав, перед дантистами Нарисоваться всё равно. А по весне, когда акации Гурьбою станут расцветать, От аллергической реакции Чихать, сморкаться, и чихать. В подъезде, как инстинкт советует, Пнуть кошку в ожиревший …
Флаги — красные, скамейки — синие. Среди говора свердловского пили пиво в парке имени Маяковского. Где качели с каруселями, мотодромы с автодромами — мы на корточки присели, мы любовались панорамою. Хорошо живет провинция, четырьмя горит закатами. Прут в обнимку с выпускницами ардаки с маратами. Времена большие, прочные. Только чей-то локоточек пошатнул часы песочные. Эх, посыпался …
Рейн Евгений Борисыч уходит в ночь, в белом плаще английском уходит прочь. В черную ночь уходит в белом плаще, вообще одинок, одинок вообще. Вообще одинок, как разбитый полк: ваш Петербург больше похож на Нью-Йорк. Вот мы сидим в кафе и глядим в окно: Рыжий Б., Леонтьев А., Дозморов О. Вспомнить пытаемся каждый любимый жест: как …
Вышел месяц из тумана — и на много лет над могилою Романа синий-синий свет. Свет печальный, синий-синий, лёгкий, неземной над Свердловском, над Россией, даже надо мной. Я свернул к тебе от скуки, было по пути, с папироской, руки в брюки, говорю: прости. Там, на ангельском допросе всякий виноват, за фитюли-папиросы не сдавай ребят. А не …
Над домами, домами, домами голубые висят облака — вот они и останутся с нами на века, на века, на века. Только пар, только белое в синем над громадами каменных плит… никогда никуда мы не сгинем, Мы прочней и нежней, чем гранит. Пусть разрушатся наши скорлупы, геометрия жизни земной, — оглянись, поцелуй меня в губы, дай …
Что махновцы, вошли красиво в незатейливый город N. По трактирам хлебали пиво да актерок несли со сцен. Чем оправдывалось все это? Тем оправдывалось, что есть за душой полтора сонета, сумасшедшинка, искра, спесь. Обыватели, эпигоны, марш в унылые конуры! Пластилиновые погоны, револьверы из фанеры. Вы, любители истуканов, прячьтесь дома по вечерам. мы гуляем, палим с наганов …
Мы целовались тут пять лет назад, и пялился какой-то азиат на нас с тобой — целующихся — тупо и похотливо, что поделать — хам! Прожекторы ночного дискоклуба гуляли по зеленым облакам. Тогда мне было восемнадцать лет, я пьяный был, я нес изящный бред, на фоне безупречного заката шатался — полыхали облака — и материл придурка …
Прошел запой, а мир не изменился. Пришла музыка, кончились слова. Один мотив с другим мотивом слился. (Весьма амбициозная строфа.) …а может быть, совсем не надо слов для вот таких — каких таких? — ослов… Под сине-голубыми облаками стою и тупо развожу руками, весь музыкою полон до краев.
…и при слове «грядущее» из русского языка выбегают… Трижды убил в стихах реального человека, и надо думать, однажды он эти стихи прочтет. Последнее, что увижу, будет улыбка зека, типа: в искусстве — эдак, в жизни — наоборот. В темном подъезде из допотопной дуры в брюхо шмальнет и спрячет за отворот пальто. Надо было выдумывать, а …
Снег за окном торжественный и гладкий, пушистый, тихий. Поужинав, на лестничной площадке курили психи. Стояли и на корточках сидели без разговора. Там, за окном, росли большие ели — деревья бора. План бегства из больницы при пожаре и все такое. …Но мы уже летим в стеклянном шаре. Прощай, земное! Всем все равно куда, а мне — …
Так гранит покрывается наледью, и стоят на земле холода, — этот город, покрывшийся памятью, я покинуть хочу навсегда. Будет теплое пиво вокзальное, будет облако над головой, будет музыка очень печальная — я навеки прощаюсь с тобой. Больше неба, тепла, человечности. Больше черного горя, поэт. Ни к чему разговоры о вечности, а точнее, о том, чего …
Дай нищему на опохмелку денег. Ты сам-то кто? Бродяга и бездельник, дурак, игрок. Не первой молодости нравящийся дамам, давно небритый человек со шрамом, сопляк, сынок. Дай просто так и не проси молиться за душу грешную, — когда начнет креститься, останови. …От одиночества, от злости, от обиды на самого, с которым будем квиты, — не из …
В кварталах дальних и печальных, что утром серы и пусты, где выглядят смешно и жалко сирень и прочие цветы, есть дом шестнадцатиэтажный, у дома тополь или клен стоит ненужный и усталый, в пустое небо устремлен, стоит под тополем скамейка, и, лбом уткнувшийся в ладонь, на ней уснул и видит море писатель Дима Рябоконь. Он развязал …
Вдруг вспомнятся восьмидесятые с толпою у кинотеатра «Заря», ребята волосатые и оттепель в начале марта. В стране чугун изрядно плавится и проектируются танки. Житуха-жизнь плывет и нравится, приходят девочки на танцы. Привозят джинсы из Америки и продают за пол-зарплаты определившиеся в скверике интеллигентные ребята. А на балконе комсомолочка стоит немножечко помята, она летала, как Дюймовочка, …
На фоне граненых стаканов рубаху рвануть что есть сил… Наколка — «Георгий Иванов» — на Вашем плече, Михаил. Вам грустно, а мне одиноко. Нам кажут плохое кино. Ах, Мишенька, с профилем Блока на сердце живу я давно. Аптека, фонарь, незнакомка — не вытравить этот пейзаж Гомером, двухтомником Бонка… Пойдемте, наш выход на пляж.
Не покидай меня, когда горит полночная звезда, когда на улице и в доме всё хорошо, как никогда. Ни для чего и низачем, а просто так и между тем оставь меня, когда мне больно, уйди, оставь меня совсем. Пусть опустеют небеса. Пусть станут чёрными леса. пусть перед сном предельно страшно мне будет закрывать глаза. Пусть ангел …
Если в прошлое, лучше трамваем со звоночком, поддатым соседом, грязным школьником, тётей с приветом, чтоб листва тополиная следом. Через пять или шесть остановок въедем в восьмидесятые годы: слева — фабрики, справа — заводы, не тушуйся, закуривай, что ты. Что ты мямлишь скептически, типа это всё из набоковской прозы, — он барчук, мы с тобою отбросы, …
…мной сочиненных. Вспоминал Я также то, где я бывал… Есть фотография такая в моем альбоме: бард Петров и я с бутылкою «Токая». А в перспективе — ряд столов с закуской черной, белой, красной. Ликеры, водка, коньяки стоят на скатерти атласной. И, ходу мысли вопреки, но все-таки согласно плану стихов — я не пишу их спьяну, …
Приобретут всеевропейский лоск Слова трансазиатского поэта, Я позабуду сказочный Свердловск И школьный двор в районе Вторчермета. Но где бы мне ни выпало остыть, В Париже знойном, Лондоне промозглом, Мой жалкий прах советую зарыть На безымянном кладбище свердловском. Не в плане не лишенной красоты, Но вычурной и артистичной позы, А потому что там мои кенты, Их …
Я на крыше паровоза ехал в город Уфалей и обеими руками обнимал моих друзей — Водяного с Черепахой, щуря детские глаза. Над ушами и носами проплывали небеса. Можно лечь на синий воздух и почти что полететь, на бескрайние просторы влажным взором посмотреть: лес налево, луг направо, лесовозы, трактора. Вот бродяги-работяги поправляются с утра. Вот с …
Молодость, свет над башкою, случайные встречи. Слушает море под вечер горячие речи, чайка кричит и качается белый корабль — этого вечера будет особенно жаль. Купим пиджак белоснежный и белые брюки, как в кинофильме, вразвалку подвалим к подруге, та поразмыслит немного, но вскоре решит: в августе этом пусть, ладно уж, будет бандит. Всё же какое прекрасное …
В России расстаются навсегда. В России друг от друга города столь далеки, что вздрагиваю я, шепнув «прощай». Рукой своей касаюсь невзначай её руки. Длинною в жизнь любая из дорог. Скажите, что такое русский Бог? «Конечно, я приеду». Не приеду никогда. В России расстаются навсегда. «Душа моя, приеду». Через сотни лет вернусь. Какая малость, милость, что …
Погадай мне, цыганка, на медный грош, растолкуй, отчего умру. Отвечает цыганка, мол, ты умрешь, не живут такие в миру. Станет сын чужим и чужой жена, отвернутся друзья-враги. Что убьет тебя, молодой? Вина. Но вину свою береги. Перед кем вина? Перед тем, что жив. И смеется, глядит в глаза. И звучит с базара блатной мотив, проясняются …
С плоской «Примой» в зубах: кому в бровь, кому в пах, сквозь сиянье вгоняя во тьму. Только я со шпаною ходил в дружбанах, до сих пор не пойму, почему. Я у Жени спрошу, я поеду к нему, он влиятельным жуликом стал. Через солнце Анталии вышел во тьму, в небеса на «Рено» ускакал. И ответит мне …
Уж убран с поля начисто турнепс и вывезены свекла и капуста. На фоне развернувшихся небес шел первый снег, и сердцу было грустно. Я шел за снегом, размышляя о бог знает чем, березы шли за мною. С голубизной мешалось серебро, мешалось серебро с голубизною.
Ордена и аксельбанты в красном бархате лежат, и бухие музыканты в трубы мятые трубят. В трубы мятые трубили, отставного хоронили адмирала на заре, все рыдали во дворе. И на похороны эти любовался сам не свой местный даун, дурень Петя, восхищенный и немой. Он поднес ладонь к виску. Он кривил улыбкой губы. Он смотрел на эти …
Брега Невы. Портвейн с закускою приносит как бы половой. Сидим типа компаньей узкою в одной пивной на Моховой. На фоне килек и стаканов сидим, не хочим встать со стулов. Леонтьев, Пурин и Кирдянов. Кирдянов — это Алимкулов. А это я в костюме «Baltman» сижу в штиблетах «Salamander» — красивый, молодой, усталый, как трансконтинентальный лайнер. Хотя …
Мотив неволи и тоски. Откуда это? Осень, что ли? Звучит и давит на виски мотив тоски, мотив неволи. Всегда тоскует человек, но иногда тоскует очень, как будто он тагильский зек, нет, ивдельский разнорабочий. В осенний вечер, проглотив стакан плохого алкоголя, сидит и слушает мотив, мотив тоски, мотив неволи. Он в куртке наголо сидит, в трико …
Отделали что надо, аж губа отвисла эдак. Думал, всё, труба, приехал ты, Борис Борисыч, милый. И то сказать: пришел в одних трусах с носками, кровь хрустела на зубах, нога болела, грезились могилы. Ну, подождал, пока сойдет отек. А из ноги я выгоду извлек: я трость себе купил и с тростью этой прекраснейшей ходил туда-сюда, как …
Зимой под синими облаками в санях идиотских дышу в ладони, бормоча известное: «Эх вы, сани! А кони, кони!». Эх, за десять баксов к дому милой — ну ты и придурок, скажет киса. Будет ей что вспомнить над могилой её Бориса. Слева и справа — грустным планом шестнадцатиэтажки. «А ну, парень, погоняй лошадок!» — «А куда …
Не безысходный — трогательный, словно пять лет назад, отметить надо дождик безусловно и листопад. Пойду, чтобы в лицо летели листья, — я так давно с предсмертною разлукою сроднился, что все равно. Что даже лучше выгляжу на фоне предзимних дней. Но с каждой осенью твои ладони мне все нужней. Так появись, возьми меня за плечи, былой …
Дай руку мне — мне скоро двадцать три — и верь словам, я дольше продержался меж двух огней — заката и зари. Хотел уйти, но выпил и остался удерживать сей призрачный рубеж: то ангельские отражать атаки, то дьявольские, охраняя брешь сияющую в беспредметном мраке. Со всех сторон идут, летят, ползут. Но стороны-то две, а не …
Ночь. Звезда. Милицанеры парки, улицы и скверы объезжают. Тлеют фары италийских «жигулей». Извращенцы, как кошмары, прячутся в тени аллей. Четверо сидят в кабине. Восемь глаз печально-синих. Иванов. Синицын. Жаров. Лейкин сорока двух лет, на ремне его «макаров». Впрочем, это пистолет. Вдруг Синицын: «Стоп, машина». Скверик возле магазина «соки-воды». На скамейке человек какой-то спит. Иванов, Синицын, …
В полдень проснёшься, откроешь окно — двадцать девятое светлое мая: господи, в воздухе пыль золотая. И ветераны стучат в домино. Значит, по телеку кажут говно. Дурочка Рая стоит у сарая, и, матерщине её обучая, ржут мои други, проснувшись давно. Но в час пятнадцать начнётся кино. Двор опустеет, а дурочка Рая станет на небо глядеть не …