Пребывание наше недолго, пусть даже
на родине. Из завершенных картин
дух низвергается слишком стремительно на
завершившего. Море лишь вечно. Здесь же
слишком усердно паденье. Из чувства свободы —
в виновное, в кару, все ниже.
Тебе, о могучий, тебе, заклинатель, была
картиной вся жизнь, устремленная в слово. Когда ты
говорил ее, строки судьбой замыкались. И смерть
в самой нежной ждала; ты вступил в нее, но
бог-вожатый увлек тебя дальше, за грань.
Дух-странник, о из бездомных бездомный! Как же
живут они в теплых стихах, домовито, надолго
поселившись в тесном сравненьи. Причастные. Ты лишь —
словно месяц в ночи. А внизу загораются, гаснут
огни на твоей, застывшей в священном испуге,
земле. Что к тебе прикоснулась прощаньем. Кто мог бы
бескорыстнее, чище уйти, чтоб оставить
целое ей, так же свято? И так же
свято играешь ты сквозь несочтенные годы
счастьем безбрежным, как будто оно не укрыто
под замком, просто где-то лежит на траве,
забытое богом-младенцем, ничье.
Ах, высокие духом тоскуют о том, что ты строишь
безмятежно, камень на камень: стоит. Но само
крушенье тебя не смутило.
Зачем, если был он, был вечный, зачем до сих пор мы
земного страшимся? Ведь можно по опытам первым
чувству учиться, чья склонность в пространстве
грядущем — неведома нам.
(Перевел Евгений Борисов)