Ещё один сайт про стихи. И он вам понравится.
Под турецкими липами, в парке, в стране изгнанья, их качает тоска, баючат воспоминанья, вздыхают ара, но счастливы от сознанья, что есть у них родина в заокеанье. В зелени копошась, словно готовясь к параду, пестрые чистят свои в упоенье наряды, их клювы из яшмы роются в зернах с досадой, жуют их брезгливо, но больше швыряют по …
Их приготовили к игре постфактум, как будто дело за апофеозом, Что примирит их с предыдущим актом И каждого — друг с другом и с морозом; Иначе словно не было конца. И тщетно в поисках имен карманы Обыскивали тщательно. С лица У губ следы тоски смывали рьяно: Их не сотрешь — видны сквозь белизну. Но бороды …
IV Нынче май встречает сухо грустно-старая ветла. Рядом с ней изба-старуха одиноко прилегла. Счастья в домике не стало, а на иве нет гнезда. Без следа их разметала зимняя беда. XIX Море скал передо мной, кустики вросли в каменья. Дремлет небо в онеменьи над смертельной тишиной. Залетел лишь мотылек в край недужный и тревожный и, как …
Гент С верхушек башен хлынувший металл наполнил город сплавом раскаленным, И, заливая формы улиц звоном, день бронзовой отливкой заблистал. По мостовой неровною толпою процессия детей плывет с утра, и ног не ощущая под собою, вперед волнами катит детвора, но сдерживается, как в бездорожье, невидимыми, как десница божья, преградами и тяжестью знамен. А дальше — там …
Все станет вновь великим и могучим. Деревья снова вознесутся к тучам, к возделанным полям прольются воды, и будут снова по тенистым кручам свободные селиться скотоводы. Церквей не будет, бога задавивших. его оплакавших и затравивших, чтоб он, как зверь израненный, затих. Дома откроются как можно шире, и жертвенность опять родится в мире — в твоих поступках …
Помнишь — лишь оглянешься назад, и они стоят в вечерней стуже со своей улыбкой неуклюжей, словно выкроенной из заплат. И они тебя, свою находку, манят в дом соседний и большой рваной шляпой и походкой и влекут загадочной паршой. И рука искривленной корягой тянется к тебе, как в забытьи, словно хочет обернуть бумагой руки неизмятые твои.
Ночь залегла в глубинах парка, и звезды кротко светят нам; луны серебряная барка плывет к далеким берегам. Фонтан рассказывает сказку, как будто грезит наяву, — почти без звука, глухо, вязко упало яблоко в траву. А от холмов, где кем-то щедро гряда дубов наклонена, уже летит на крыльях ветра дух виноградного вина. (перевод Бориса Марковского)
О как я в суть прощания проник! Я помню, как в клубке неразрешенной жестокой тьмы на миг союз исконный внезапной вспышкой предо мной возник. И далью расстояния уменьшен, неясный образ за моим окном то окликал меня, как сонмы женщин, то, провожая, помавал платком. Но, может быть, весь этот трепет белый, необъяснимый на мою беду, был …
А боль — когда все глубже входит в плоть стального плуга лемех в полдень летний — не хороша? И кто же тот последний, кто в силах наше боль перебороть? Где мера для страдания? Когда, кому принесена улыбка в жертву? Иль, может быть, доступнее блаженству зарубцевавшаяся нагота? (Перевел Евгений Борисов)
Так он до конца и не сумел в ней унять любовной страсти пламя и ее отринуть, образумя, — рухнувшую у креста в костюме боли, что расшит был и блестел драгоценными любви камнями. И когда она в слезах ко гробу с ароматами пришла чуть свет, для нее одной воскрес он, чтобы ей сказать еще блаженней: Нет! …
И она его всю ночь звала, простояв коленопреклоненно: «Посмотри на этого дракона! Он не спит и жизнь мне не мила!» И, сверкая шлемом, тронул в бой на коне буланом всадник смелый. Зачарованно она смотрела, вскинув голову, с мольбой на его сверкавший лик. Он же несся по горам и долам, и влетел, стремглав, с копьем тяжелым …
Ангел тут явился светлоокий. Будь послушен мне. Вот мой завет. Ты избавлен должен быть от рока тех, кто на своих подруг жестоко взваливает столько бед. Но и ты любить не в состояньи лучше тех, других, — и все ж ты горишь, и сказано в Писаньи, что ты многих приведешь в одиночества становье. Дай возможность им …
Старшим братьям моим доверили многое люди. Вина и масло хранит сводчатая пустота. В самом малом сосуде, в самом стройном сосуде копятся слезы: слезам я подставляю уста. Пусть густеет вино и масло становится чище, Что же слезы мои? Будут копиться и впредь. Слезы меня ослепят, источат стенки жилища. Стану хрупок и сух, чтобы потом опустеть. (Г. …
Снова и снова, хотя страна любви нам знакома, — помним мы жалобный звук имен на кладбище тихом и молчаливо-грозную пропасть, в которую прежде многие рухнули, — снова вдвоем мы выходим из дома. и под могучим деревом ляжем мы снова рядом с цветами, напротив громадного неба. (Г. Ратгауз)
Он знал про смерть не больше, чем другие, — что в немоту она ввергает нас. Когда ж ее — не то чтоб силы злые, нет, — просто из его изъяли глаз, и увели неведомые тени, и он почувствовал, что там она улыбку дарит им, как нам в даренье выходит на небо луна, — тогда узнал …
Он знал о смерти то, что знает каждый: она придет и в тьму низвергнет нас. Когда из жизни вырвана однажды — нет, бережно изъятая из глаз,- любимая ушла к теням безвестным, он ощутил и благость, и покой их девичьих улыбок, роем тесным парящих вместе с пустотой. И с мертвыми тогда сроднился он своей любимой ради; …
Как по-разному осуществляют равные возможности они! Словно их столетья разделяют, словно так и было искони. Каждая другую втихомолку хочет поддержать, — но вновь и вновь нет обеим друг от друга толку: их несовместима кровь. И когда они тропой знакомой бродят рядом, кажется на миг, будто каждая другой ведома. Ах, походки разные у них!
Венецианским солнцем сотворен блеск золотых волос моих. Они — алхимии венец. Мостам сродни разлет моих бровей — взгляни, как над глазами вздыбленный прогон уводит прочь от пропасти глазной с бушующей на дне морской волной, доставленной каналами. Любой, меня встречавший, завистью объят к псу, на котором в ласковом бессилье моя неуязвимая рука покоится и треплет шерсть …
Я — словно мореход из дальних стран, а косный быт туземцев неподвижен. Их день стоит, как круглый столб у хижин, а мне глядится в очи океан. Мир, необжитый, как простор луны, под черепом моим давно таится. Их чувства одинаковы, как лица, а их слова давно заселены. Мои предметы, словно чудеса, непостижимы их обычной вере. Все …
Каждый ангел ужасен. И всё же, горе мне! Всё же Вас я, почти смертоносные птицы души, воспеваю, Зная о вас. Что поделаешь, Товия дни миновали, Когда некто лучистый стоял у порога простого, Больше не страшный в своём одеянье дорожном. (Юноша юношу видел, выглядывая с любопытством.) Если бы архангел теперь, там, за звёздами, грозный, К нам …
Сердце, кто услышит твой плач? Все пустыннее путь означился твой среди загадочных людей. И напрасен он, ибо путь твой прям, прям в грядущее путь, в запретное. Прежде плакало ты. Но это падала ягода радости незрелая. Ныне сломано дерево радости, ломит буря мое неспешное дерево радости. Как им гордилась невидимая земля моя, и слетались к нему …
(из «Сонетов к Орфею») Как живописец порой по ошибке истинный очерк вверяет листу, так, открываясь девичьей улыбке, зеркало может поймать красоту утром, ещё не предвидя утрат и при свечах, чьё сиянье — служенье; только потом упадёт отраженье вновь на лицо — неизбежен возврат. Мы в догорающем видим камине угли, подобие наших разлук с жизнью: лишь …
Дворянский дом с причудливым фронтоном, весь в готике, как шрифт на обелиске. Пустынный двор и в нем — булыжник склизкий, и лампа тусклая — в стекле оконном. Сизоголовый голубь клювом старым стучит в окно, как дятел или плотник; здесь ласточки гнездятся в подворотнях: здесь — колдовство, здесь — колдовские чары. (перевод Бориса Марковского)
Ночь так ясна, бездонна и безлика. Уснувший замок. Полная луна. На башне бьют часы, и глубина приемлет звук, безмолвием полна. Потом крик сторожа и эхо крика. И ветерок. И снова тишина. И словно пробудившись ото сна, печально где-то произносит скрипка: Любимая…
Он цеху заказал картину на дом. Возможно, что господь его забыл, и что, в отличье от картины, рядом с ним не стоял епископ с кротким взглядом, и что его он не благословил. Возможно, в этом напряженьи сил коленопреклоненного — все те же попытки удержать от центробежья свой контур, устремившийся вовне, как держат всю упряжку в …
Вот она выходит из темна, ветром выхваченная наружу. Комната за нею стала уже, рамою дверной окаймлена, как оправой древняя камея, сквозь края мерцающая еле. И — не правда ль? — этот вечер ею был приближен только с тою целью, чтоб она могла у балюстрады невесомой на свету предстать, словно заслуживши благодать небесам быть отданной в …
Корона сползла на уши: Король был обрит догола. И стал доноситься глуше, словно из-за угла, толпы, стоящей рядом, голодный, злобный рев. Он правую руку задом грел, на нее присев. Мрачный, почти без веры, во всем он чуял подвох. И король он лишь в меру, и в постели он плох.
Ах, и цари у времени в плену, как вещи званья самого простого, хоть след их наподобье перстневого впечатан в мягкотелую страну. Но ты, началом сердца начинавший, как мог ты эту благодать покончить вдруг: жар щек моих познавший! Кто б взялся вновь тебя зачать? В ком семя вновь блеснуло бы тобой? Врагом сражен, в своей ты …
Они к нему привыкли. Но потом, когда фонарь зажегся в ночи тесной, они увидели, что неизвестный им незнаком. И мыли труп вдвоем. Не зная ничего о нем на деле, они ему придумали судьбу. И обе, вдруг закашлявшись, присели, оставив губку у него на лбу, пропитанную уксусом. И зорче приглядывались к трупу. С жесткой щетки стекали …
В крахе кто признается своем? Царь еще был горд величьем кары в миг, когда он своего гусляра чуть к стене не пригвоздил копьем. Лишь когда от бога дух лукавый одолел царя в его дому, — лишь тогда душа лишилась славы, и блуждала кровь его сквозь тьму, в страхе суд отыскивая правый. Он пророчил, вопреки гордыне, …
Редко выбираются на волю тяжкие и гнилостные тени, из сырого мрака заточенья выползая с ощущеньем боли с непривычки к этой перемене, чтобы лечь на солнечных часах. Но вот стоит только некой даме в шляпе с непомерными полями к ним приблизиться на шаг — их обуревает страх. Или если летний дождь шумливый начинает капать сквозь прорывы …
Я с напряженностью флага вдаль устремляюсь. Влага бури дальней мне внятна, и я с этой бурей сливаюсь, в то время, как все, что внизу, дремлет, не веря: двери мягки в движеньях, в каминах ровное тленье, окна не дребезжат, и пыль еще тяжела. Но я уже ведаю бурю, во мне, как на море, мгла. И я …
Одежды вечер медленно сменяет, ложась на ветви сада бахромой; ты смотришь, как миры на небе тают — один вознёсся, падает другой; и ты покинут на земле знакомой, навек не присягнувший никому: ни сумраку умолкнувшего дома, ни свету звёзд, поднявшихся во тьму, — и нет дороги для тебя иной, чем, осознав и очертив границы, в большой …
Я в старом доме; тишина. Всю целиком, как на ладони, я вижу Прагу в медальоне распахнутого вдаль окна. Закат давно уже погас, лишь вдалеке, мерцая скупо, вздымает свой волшебный купол загадочный Sankt Nikolas. Звезда над городом горит, как будто свет зажегся в храме, как будто в старом доме «Amen» мне тихий голос говорит. (перевод Бориса …
В белых беседуют платьях подруги, планы на завтра, смеясь, обсуждая, а в стороне, не спеша, на досуге тихо ведется беседа другая — о том, — почему, и как, и когда. А она в своем чепце из шелка вдруг подумала втихомолку, что ведь все эти речи — вода, что разума в них не бывало, и голова …
Я так устал от тяжбы больных дней пустая ночь безветренных полей лежит над тишиной моих очей. Мой сердце начинал как соловей, но досказать не мог свой слова; теперь молчанье свое слышу я — оно растет как в ночи страх темнеет как последний ах забытого умершего ребенка.
Нет, он тщетно истерзал шипами мясо похотливое свое. Из утроб его страстей ночами вылезали под вытье недоноски из семьи кретинов, гнусные, кривые образины, небытийные свои глубины для него во имя зла покинув. Дети их шевелятся в подспудье — был он плодовитым, этот сброд. Он, подвластный пестрых чувств причуде, окунулся в их водоворот и хмельной напиток …
Завороженная: в созвучьях мира Нет рифмы совершеннее и строже, Чем та, что по тебе проходит дрожью. На лбу твоем растут листва и лира, Ты вся, как песнь любви, из нежных слов, Слетевших наподобье лепестков С увядшей розы, чтоб закрыть глаза Тому, кто книгу отложил из-за Желания тебя увидеть. Как Будто каждый ствол заряжен, Но медлит …
Гляжу в окно в сомненьи, не приложу ума, сон это или бденье? Где жизни завершенье? Когда наступит тьма? Казалось мне, что в жизни повсюду только я просвечиваю в призме земного бытия. Я б в сердце уместила все звезды до одной. Оно бы не заныло, расставшись с тем, кто мной был избран и, казалось, судьбой назначен …
Я чту умерших и всегда, где мог, давал им волю и дивился их уживчивости в мертвых, вопреки дурной молве. Лишь ты, ты рвешься вспять. Ты льнешь ко мне, ты вертишься кругом и норовишь за что-нибудь задеть, чтоб выдать свой приход. Не отнимай, что я обрел с трудом. Я прав. Кой прок в тоске о том, …