Ещё один сайт про стихи. И он вам понравится.
Мы вплыли в ночь — и снова ни уступки, ответный смех отчаянье встречало. Твое презренье было величаво, моя обида — немощней голубки. Мы выплыли, вдвоем в одной скорлупке. Прощался с далью плач твой у причала, И боль моя тебя не облегчала, комочек сердца, жалостный и хрупкий. Рассвет соединил нас, и с разгону нас обдало студеной …
Я присел отдохнуть в кругу времени. Какое тихое место! В белом кольце покой белый, и летят звезды, и плывут черные цифры, все двенадцать.
Малагенья Смерть вошла и ушла из таверны. Черные кони и темные души в ущельях гитары бродят. Запахли солью и женской кровью соцветия зыби нервной. А смерть все выходит и входит, выходит и входит… А смерть все уходит — и все не уйдет из таверны. Квартал Кордовы Ночь как вода в запруде. За четырьмя стенами от …
Песня любая — заводь любви. Звезда голубая — заводь времен, завязь эпох. А заводь крика — чуть слышный вздох.
Единороги и циклопы. Золотороги, зеленооки. Над берегом, окаймленным громадами гор остроскалых, славят они амальгаму моря, где нет кристаллов. Единороги и циклопы. Мощное пламя правит зрачками. Кто посмеет к рогам разящим приблизиться на мгновенье? Не обнажай, природа, свои мишени!
Красного солнца сосок. Сосок луны голубой. Торс: половина — коралл, а другая серебро с полумглой.
Море смеется у края лагуны. Пенные зубы, лазурные губы… — Девушка с бронзовой грудью, что ты глядишь с тоскою? — Торгую водой, сеньор мой, водой морскою. — Юноша с темной кровью, что в ней шумит не смолкая? — Это вода, сеньор мой, вода морская. — Мать, отчего твои слезы льются соленой рекою? — Плачу водой, …
Пшеница отдалась на милость смерти, уже серпы колосья режут. Склоняет тополь голову в беседе с душою ветра, легкой, свежей. Пшеница хочет одного: молчанья. На солнце отвердев, она вздыхает по той стихийной широте, в которой мечты разбуженные обитают. А день, от света и звучанья спелый, на голубые горы отступает. Какой таинственною мыслью колосья заняты до боли? …
Праздничный день мчится на колесах веселья, вперед и назад вертится на карусели. Синяя пасха. Белый сочельник. Будние дни меняют кожу, как змеи, но праздники не поспевают, не умеют. Праздники ведь, признаться, очень стары, любят в шелка одеваться и в муары. Синяя пасха. Белый сочельник. Мы карусель привяжем меж звезд хрустальных, это тюльпан, скажем, из стран …
Все дрожит еще голос, одинокая ветка, от минувшего горя и вчерашнего ветра. Ночью девушка в поле тосковала и пела — и ловила ту ветку, но поймать не успела. Ах, луна на ущербе! А поймать не успела. Сотни серых соцветий оплели ее тело. И сама она стала, как певучая ветка, дрожью давнего горя и вчерашнего ветра.
В тишине закатной напевают дети. Ручей прохладный, источник светлый! Дети Что хранишь ты в дивном веселом сердце? Я Перезвон дальный, утонувший в небе. Дети Вот ты и уходишь из тихого сквера. Ручей прохладный, источник светлый! Что несешь ты в пальцах своих весенних? Я Кровь алой розы и первоцветы. Дети Омой их водою нашей старой песни. …
И в полночь на край долины увел я жену чужую, а думал — она невинна… То было ночью Сант-Яго, и, словно сговору рады, в округе огни погасли и замерцали цикады. Я сонных грудей коснулся, последний проулок минув, и жарко они раскрылись кистями ночных жасминов. А юбки, шурша крахмалом, в ушах у меня дрожали, как шелковые …
Пора проститься с сердцем однозвучным, с напевом безупречнее алмаза — без вас, боровших северные ветры, один останусь сиро и безгласо. Полярной обезглавленной звездою. Обломком затонувшего компаса.
Потупив взор, но воспаряя мыслью, я брел и брел… И по тропе времен металась жизнь моя, желавшая желаний. Пылила серая дорога, но однажды увидел я цветущий луг и розу, наполненную жизнью, и мерцанием, и болью. Ты, розовая женщина, — как роза: ведь и ее девичье тело обвенчали с твоим тончайшим запахом разлуки, с тоской неизречимой …
Маленькая поэма Бедная бабочка сердце мое, милые дети с лужайки зеленой. Время-паук ее держит в плену, крыльев пыльца — горький опыт плененной. Пел я, бывало, ребенком, как ты, милые дети с лужайки зеленой. Голос мой, ястреб с когтями котенка, в небо взмывал, в его синее лоно. Клича вербену, вербену зовя, как-то бродил в картахенском саду …
I Дерево на пригорке зеленым пятном застыло. Пастух идет, пастух проходит. Ветви склонив, оливы дремлют, и зной им снится. Пастух идет, пастух проходит. Ни овец у него, ни собаки, ни посошка, ни милой. Пастух идет. Он золотистой тенью тает среди пшеницы. Пастух проходит. II От желтизны земля опьянела. Пастух, отдохни в тени. Ни облачка в …
На стылых мхах, мерцающих уныло, мой профиль не изменит очертаний; в нем, зеркале безгрешном, пульс чеканный недремлющее слово преломило. И если струны струй и плющ бескрылый — лишь бренной плоти символ первозданный, мой профиль станет на гряде песчаной причудливым безмолвьем крокодила. И пусть язык агоний голубиных познает вкус не пламени, а дрока, растущего в урочищах …
Тень живого великолепья и тень столетий. Тень певуче-зеленая и тень, с землей обрученная. Камень и ветер смотрят врагами, тень и камень.
Над прохладным ручьем сердце мое отдыхало. (Ты заткни воду тенью, паук забвенья!) Сердцу вода родника песню свою сказала. (Ты заткни воду тенью, паук забвенья!) Бессонное сердце свою любовь рассказало. (Паук безмолвья, тайной рассказ наполни.) И хмуро вода родника рассказу внимала. (Паук безмолвья, тайной рассказ наполни.) Опрокинувшись, сердце в свежий родник упало. (Руки, что белеют далеко, …
Твои глаза я увидел в детстве далеком и милом. Прикасались ко мне твои руки. Ты мне поцелуй подарила. (Все тот же ритм часы отбивают, все те же звезды в небе сияют.) И сердце мое раскрылось, словно цветок под лучами, и лепестки дышали нежностью и мечтами. (Все тот же ритм часы отбивают, все те же звезды …
Девушка с веера, с веером смуглым, идет над рекою мостиком круглым. Мужчины во фраках смотрят, как мил под девушкой мостик, лишенный перил. Девушка с веера, с веером смуглым, ищет мужчину, чтоб стал ей супругом. Мужчины женаты на светловолосых, на светлоголосых из белой расы. Поют для Европы кузнечики вечером. (Идет по зеленому девушка с веером.) Кузнечики …
В этой книге всю душу я хотел бы оставить. Эта книга со мною на пейзажи смотрела и святые часы прожила. Как больно за книги! Нам дают они в руки и розы, и звезды, и медленно сами уходят. Как томительно видеть те страданья и муки, которыми сердце свой алтарь украшает! Видеть призраки жизней, что проходят — …
Моя Лусия ноги в ручей опустила? Три необъятных тополя, над ними звезда одинокая. Тишина, лягушачьими криками изъязвленная над затонами, точно тюль, разрисованный лунами зелеными. Ствол засохшего дерева между двумя берегами расцветал концентрическими кругами. И мечтал я, на воду глядя, об одной смуглолицей в Гранаде.
I Выходят веселые дети из шумной школы, вплетают в апрельский ветер свой смех веселый. Какою свежестью дышит покой душистый! Улица дремлет и слышит смех серебристый. II Иду по садам вечерним, в цветы одетым, а грусть я свою, наверно, оставил где-то. На кладбище, над черепами забывших время, трепещет земля цветами, взросло их семя. И кипарисы, покрыты …
Глаза мои к низовью плывут рекою… С печалью и любовью плывут рекою… (Отсчитывает сердце часы покоя.) Плывут сухие травы дорогой к устью… Светла и величава дорога к устью… (Не время ли в дорогу, спросило сердце с грустью.)
Март улетит, не оставив следа. Но январь в небесах навсегда. Январь — это звезд вековая метель. А март — мимолетная тень. Январь. В моих старых, как небо, зрачках. Март. В моих свежих руках.
Встань, подруга моя дорогая! Петухи новый день возвещают. Встань, любимая, снова! Слышишь? Ветер мычит коровой. Ходят плуги между тем из Сантьяго в Вифлеем. В тонкой серебряной лодке ангел в Сантьяго плывет, из Вифлеема в той лодке скорбь Галисии везет. Галисии тихой, чьи мертвенны дали, поросшие густо травою печали, и той же травой поросло твое ложе, …
В том городе, что вытесали воды у хвойных гор, тебе не до разлуки? Повсюду сны, ступени, акведуки и траур стен в ожогах непогоды? Все не смывает лунные разводы хрустальный щебет х_у_карской излуки? И лишь терновник ловит твои руки, ревниво пряча свергнутые своды? Не вспоминалась тень моя дорогам в затихший мир, который, как изгоя, томит змею, …
Учитель Кто замуж выходит за ветер? Ребенок Госпожа всех желаний на свете. Учитель Что дарит ей к свадьбе ветер? Ребенок Из золота вихри и карты всех стран на свете. Учитель А что она ему дарит? Ребенок Она в сердце впускает ветер. Учитель Скажи ее имя. Ребенок Ее имя держат в секрете. (За окном школы — …
Поэт просит свою любовь, чтобы она ему написала Любовь глубинная, как смерть, как весны, напрасно жду я писем и решений; цветок увял, и больше нет сомнений: жить, потеряв себя в тебе, несносно. Бессмертен воздух. Камень жесткий, косный не знает и не избегает тени. Не нужен сердцу для его борений мед ледяной, — луна им поит …
Когда встает луна, — колокола стихают и предстают тропинки в непроходимых дебрях. Когда встает луна, землей владеет море и кажется, что сердце — забытый в далях остров. Никто в ночь полнолунья не съел бы апельсина, — едят лишь ледяные зеленые плоды. Когда встает луна в однообразных ликах — серебряные деньги рыдают в кошельках.
Трудно, ах, как это трудно — любить тебя и не плакать! Мне боль причиняет воздух, сердце и даже шляпа. Кому бы продать на базаре ленточку, и гребешок, и белую нить печали, чтобы соткать платок? Трудно, ах, как это трудно — любить тебя и не плакать!
Сегодня чувствую в сердце неясную дрожь созвездий, но глохнут в душе тумана моя тропинка и песня. Свет мои крылья ломает, и боль печали и знанья в чистом источнике мысли полощет воспоминанья. Все розы сегодня белы, как горе мое, как возмездье, а если они не белы, то снег их выбелил вместе. Прежде как радуга были. А …
I Луна мертва, мертва луна, но воскресит ее весна. И тополя чело овеет ветер с юга. И сердца закрома наполнит жатва вздохов. И травяные шапки покроют черепицу. Луна мертва, мертва луна, но воскресит ее весна. II Напевает вечер синий колыбельную апельсинам. И сестренка моя поет: — Стала земля апельсином. Хнычет луна: — И мне хочется …
Десять девушек едут Веной. Плачет смерть на груди гуляки. Есть там лес голубиных чучел и заря в антикварном мраке. Есть там залы, где сотни окон и за ними деревьев купы… О, возьми этот вальс, этот вальс, закусивший губы. Этот вальс, этот вальс, полный смерти, мольбы и вина, где шелками играет волна. Я люблю, я люблю, …
Колокол Припев На желтой башне колокол звенит. На желтом ветре звон плывет в зенит. Над желтой башней тает звон. Из пыли бриз мастерит серебряные кили. Дорога Едут сто конных в черном, головы опустив, по небесам, простертым в тени олив. Им ни с Севильей, ни с Кордовой встреча не суждена, да и с Гранадой, что с …
Отрывок В долине задремали тени, ключи запели. Увидев зимних сумерек пространность, заснуло сердце. О, кто ключи понять сумеет, воды секреты новорожденной, песню, укрытую от зренья духовного, с мелодией сладчайшей, запредельной?.. Ключ распевал, сгибаясь под грузом тени. Я подошел его послушать, но сердце было глухо к пенью. На целомудренной траве цвели незримые планеты. Глагол земли рождался, …
Солнце село. Как статуи, задумчивы деревья. Хлеб скошен. Тока опустели. Они печальны безмерно. Облаял пес деревенский все вечернее небо. Оно — как пред поцелуем, и яблоком в нем — Венера. Москиты — росы пегасы — летают. Стихли ветры. Гигантская Пенелопа ткет ясную ночь из света. «Спите! Ведь волки близко», — ягнятам овечка блеет. «Подружки, неужто …
В токе враждующей крови над котловиной лесною нож альбасетской работы засеребрился блесною. Отблеском карты атласной луч беспощадно и скупо высветил профили конных и лошадиные крупы. Заголосили старухи в гулких деревьях сьерры. Бык застарелой распри ринулся на барьеры. Черные ангелы носят воду, платки и светильни. Тени ножей альбасетских черные крылья скрестили. Под гору катится мертвый Хуан …
Гвадалквивир струится в тени садов апельсинных. Твои две реки, Гранада, бегут от снегов в долины. Ах, любовь, ты исчезла навеки! В кудрях у Гвадалквивира пламенеют цветы граната. Одна — кровью, другая — слезами льются реки твои, Гранада. Ах, любовь, ты прошла, словно ветер! Проложены по Севилье для парусников дороги. По рекам твоим, Гранада, плавают только …