«О человеке, его смертности и бессмертии»
тоже знал, что человек
жалок и немощен, наг, алчущ, жаждущ.
Что, кроме праха, ничего в нем нет.
Что тянет вниз его, в нечистый грех,
в грязь, в копошение жучищ и жабищ.
Что, в пище почерпая бытие,
жрущий и пьющий, человек подобен
животным. Что подобного себе
лишь он один из всех зверей способен
пожрать. Что может горло перегрызть.
Что человеком движет лишь корысть.
Что он, страстям и похотям послушный,
рожден, как скот, топтаться и пастись.
Что дух, пытающийся взвиться ввысь,
вновь падает, как рваный шар воздушный.
Что люди ищут власти, денег, благ
и удовольствий, избегая бедствий,
страданий, страхов. Да. Все это так.
Радищев знал. Не хуже, чем Гельвеций.
Но знал, что в человеке что-то есть
еще. Не только низменность и низость.
Радищев знал такое, что прочесть,
кроме как в нем, и негде: и не снилось
другим философам… Листая том,
знакомый мне местами близко к тексту,
все к одному я возвращаюсь месту:
что человек как в добром, так и в злом
еще себя покажет…