Чернышев переулок и мост Чернышев
и гранитные башни моста.
Вид с моста в обе стороны. Мост перешел —
две дороги: туда и туда.
Или прямо, к Гостиному, сквер обогнув,
или вправо, театр обойдя,
а уж дальше — как ноги меня поведут…
Две дороги: туда и туда.
Не пойти ли мне сразу по той и другой,
дом за домом, дворец за дворцом,
чтобы медленный-медленный, длинный такой,
как в “Улиссе” у Джойса, маршрут городской
длился, длился, тянулся; лишь к ночи домой
я вернулся бы; дворник, ключами бренча,
открывал бы парадную; в лязге ключа,
в гулком уличном эхе ночном —
был бы звук возвращения; мать и отца
я будил бы коротким звонком;
грел бы чайник на кухне — его хрипотца
мне знакома и сам он знаком,
как знакома та улица, где я живу:
девятьсот — девятьсот пятьдесят
торопливых шагов…
Я на кухне сижу,
а родители в комнате — спят:
притворяются. Я бы уж должен понять,
что им спать не даю, что бужу.
Понимаю. И снова, опять и опять,
в полвторого и в два прихожу.
И сижу. А движение маховика
останавливается с трудом,
и во мне еще движется город, пока
я на кухне сижу за столом.
Я сижу за столом… Утекает река —
десять лет, двадцать лет, тридцать лет.
Вот уж мать умерла. И отца-старика
схоронил я. Обоих уж нет.
И остался лишь город, где каждый квартал
мог бы действующим быть лицом:
я писал бы — и лист за листом отлетал,
лишь бы принял редактор, наборщик сверстал,
в переплет бы — и дело с концом.
Но ведь прозу я бросил, а пьес не пишу,
а поэма и повесть в стихах,
говорят, устарели — друзей насмешу,
а друзей — их все меньше и так.
Значит, молча заглядывать в лица домов,
узнавать, вспоминать, а потом —
никому не показывать этих стихов,
этой тайной прогулки пешком.