Леонид Губанов — Береста отречения

За пять минут бархата
я уже успел дойти до самоубийства.
Меня переполняла петля,
как Петра Первого переполняли шлюхи.
Он велел выполоть церкви,
он стоял как сахар в грязном стакане России
и не таял, не растаял и до сих пор.
Я кричу ему: «Пётр!.. Пётр!
Зачем лестницы сюртука
на пороховой погреб зазнайства?
Разве эпилепсия — пена преобразований?»
Кто-то поставил три свечки и тоже умер.
А я ушёл в лес и захотел таять вместо Петра Первого.
Я заплатил волку дань убежавшей монашенки.
Я выбросил обручальное кольцо,
на котором застряло тело.
Но снег был намного тяжелей подбородка —
он всё таял и таял, он всё падал и падал.
Он облепил меня с жадностью любовницы,
у которой выпали зубы мудрости.
Я шёл, как статуя, и лишь серебряный крестик,
как колокольчик на шее заблудшей овцы,
выдавал моё громкое бегство.
Звери, встречавшие меня на пути,
от страха крестились,
а потом переходили на молитвы,
как будто доставали по блату лишний гроб —
теперь на меня молятся и будут молиться до тех пор,
пока последняя поклонница не украдёт
мою медную могильную плиту,
чтобы закрыть, наконец, закрыть, наконец…
чёрную, кислую дующую щель бессмертья!