Ещё один сайт про стихи. И он вам понравится.
Так уж сердце у меня устроено — не могу вымаливать пощады. Мне теперь — на все четыре стороны… Ничего мне от тебя не надо. Рельсы — от заката до восхода, и от севера до юга — рельсы. Вот она — последняя свобода, горькая свобода погорельца. Застучат, затарахтят колеса, вольный ветер в тамбуре засвищет, полетит над …
Н. Л. Чистякову Порой он был ворчливым оттого, что полшага до старости осталось. Что, верно, часто мучила его нелегкая военная усталость. Но молодой и беспокойный жар его хранил от мыслей одиноких — он столько жизней бережно держал в своих ладонях, …
Влетел он в полымя заката и замелькал, и зачернел, и не слыхал, как в два раската гром над поляной прогремел. Свинца горячие крупицы ударили наперерез, и люди радовались птице, упавшей на землю с небес. Среди осин и елей мрачных, зарывшись в прошлогодний лист, лежал крылатый неудачник, весны подстреленный связист. И длинный клюв торчал, как шильце, …
О, эти февральские вьюги, белёсый мятущийся мрак, стенанья и свист по округе, и — по пояс в снег, что ни шаг… О, эти ночные прогулки, уходы тайком со двора, дремучей души закоулки, внезапных открытий пора. Томящее нас ощущенье, что вдруг — непонятно, темно — раздельное мыслей теченье вливается в русло одно. И всё растворяется в …
Навстречу сосны. Нет конца им… День ярче, выше, горячей, но хвойный кров непроницаем для ливня солнечных лучей. Лишь кое-где во мраке вкраплен как будто золота кусок. И с веток солнечные капли сочатся в розовый песок. В лесу торжественно и тихо… Но я не слышу тишины,- еще не умер отзвук дикой, железной музыки войны. И с …
Воздух пьяный — нет спасения, с ног сбивают два глотка. Облака уже весенние, кучевые облака. Влажный лес синеет щеткою, склон топорщится ольхой. Все проявленное, четкое, до всего подать рукой. В колеях с навозной жижею, кувыркаясь и смеясь, до заката солнце рыжее месит мартовскую грязь. Сколько счастья наобещано сумасшедшим этим днем! Но идет поодаль женщина в …
Я помню, где-то, далеко вначале, наплававшись до дрожи поутру, на деревенском стареньком причале сушила я косенки на ветру. Сливались берега за поворотом, как два голубо-сизые крыла, и мне всегда узнать хотелось: что там? А там, за ними, жизнь моя была. И мерялась, как водится, годами, и утекали годы, как вода… Я знаю, что за синими …
У мокрых камней выгибает волна литую покатую спину. Над черным хребтом Карадага луна истаяла наполовину. Срываются звезды с десятков орбит, их росчерк мгновенен и светел. Тревогу, тревогу, тревогу трубит в ущельях полуночный ветер. Пока фосфорящийся след не потух, желанье шепчу я поспешно. Одно неизменное. Места для двух не стало в душе моей грешной. К осеннему …
Сто часов счастья… Разве этого мало? Я его, как песок золотой, намывала, собирала любовно, неутомимо, по крупице, по капле, по искре, по блестке, создавала его из тумана и дыма, принимала в подарок от каждой звезды и березки… Сколько дней проводила за счастьем в погоне на продрогшем перроне, в гремящем вагоне, в час отлета его настигала …
А ты придёшь, когда темно, когда в стекло ударит вьюга, когда припомнишь, как давно, не согревали мы друг друга. И так захочешь теплоты, неполюбившейся когда-то, что переждать не сможешь ты трех человек у автомата, и будет, как назло, ползти трамвай, метро, не знаю, что там… И вьюга заметет пути на дальних подступах к воротам… А …
У каждого есть в жизни хоть одно, свое, совсем особенное место. Припомнишь двор какой-нибудь, окно, и сразу в сердце возникает детство. Вот у меня: горячий косогор, в ромашках весь и весь пропахший пылью, и бабочки. Я помню до сих пор коричневые с крапинками крылья. У них полет изменчив и лукав, но от погони я не …
Нам двоим посвященная, очень краткая, очень долгая, не по-зимнему черная, ночь туманная, волглая, неспокойная, странная… Может, все еще сбудется? Мне — лукавить не стану все глаза твои чудятся, то молящие, жалкие, то веселые, жаркие, счастливые, изумленные, рыжевато-зеленые. Переулки безлюдные, непробудные улицы… Мне — лукавить не буду — все слова твои чудятся, то несмелые, нежные, то …
Спор был бесплодным, безысходным… Потом я вышла на крыльцо умыть безмолвием холодным разгоряченное лицо. Глаза опухшие горели, отяжелела голова, и жгли мне сердце, а не грели твои запретные слова. Все было тихо и студено, мерцала инея слюда, на мир глядела удивленно большая синяя звезда. Березы стыли в свете млечном, как дым клубясь над головой, и …
Я прощаюсь с тобою у последней черты. С настоящей любовью, может, встретишься ты. Пусть иная, родная, та, с которою — рай, все равно заклинаю: вспоминай! вспоминай! Вспоминай меня, если хрустнет утренний лед, если вдруг в поднебесье прогремит самолет, если вихрь закурчавит душных туч пелену, если пес заскучает, заскулит на луну, если рыжие стаи закружит листопад, …
Резкие гудки автомобиля, сердца замирающий полет. В облаках белесой крымской пыли прячется нежданный поворот. Полны звона выжженные травы. Ветром с губ уносятся слова. Слева склоны, склоны, а направо — моря сморщенная синева. Ветер все прохладнее. Все ближе дальних гор скалистое кольцо. Я еще до сумерек увижу ваше загорелое лицо. Но когда б в моей то …
Стемнело. По тропинкам снежным хозяйки с ведрами пошли. Скрипят таинственно и нежно колодезные журавли. Смех, разговор вдоль длинных улиц, но враз пропали голоса, и словно бы плотней сомкнулись кольцом дремучие леса. Я прохожу пустой деревней, я выхожу за крайний дом. Мир обретает облик древний в сиянье млечно-золотом. А небо-то и вправду купол! С непостижимой вышины …
Бывало все: и счастье, и печали, и разговоры длинные вдвоем. Но мы о самом главном промолчали, а может, и не думали о нем. Нас разделило смутных дней теченье — сперва ручей, потом, глядишь, река… Но долго оставалось ощущенье: не навсегда, ненадолго, пока… Давно исчез, уплыл далекий берег, и нет тебя, и свет в душе погас, …
Ты ножик вынул не спеша, гордясь своим искусством, и с маху сталь в кору вошла с тугим и сочным хрустом. Береза белая была как тоненькое пламя. Я сок березовый пила, к стволу припав губами. Еще несладкий ранний сок из треугольной раны тек капельками светлыми, частыми, несметными… По каплям жизнь ее текла, лесная кровь сочилась… Но …
Не охладела, нет, скрываю грусть. Не разлюбила,— просто прячу ревность. Не огорчайся, скоро я вернусь. Не беспокойся, никуда не денусь. Не осуждай меня, не прекословь, не спорь в своем ребячестве жестоком… Я для тебя же берегу любовь, чтоб не изранил насмерть ненароком.
Терпеливой буду, стойкой, молодой, назло судьбе! Буду жить на свете столько, сколько надобно тебе. Что тебе всего дороже, то и стану я дарить. Только ты меня ведь тоже должен отблагодарить — молодым счастливым взглядом в тихом поле, при луне, тем, что ты со мною рядом — как с собой наедине. Правдой сердца, словом песни, мне …
Я не люблю себя такой, не нравлюсь я себе, не нравлюсь! Я потеряла свой покой, с обидою никак не справлюсь. Я не плыву,— иду ко дну, на три шага вперед не вижу, себя виню, тебя кляну, бунтую, плачу, ненавижу… Опамятуйся, просветлей, душа! Вернись, былое зренье! Земля, пошли мне исцеленье, влей в темное мое смятенье спокойствие …
Приглушает птичий гам тишина еловая, проплывает по снегам тень моя лиловая. На снегах и в облаках синева прозрачная, в белых пухлых башлыках спят домишки дачные. Тень идет сама собой, в чащи забирается, о штакетник голубой пополам ломается… Хоть сугробы глубоки — просто нет возможности, хоть навешены замки из предосторожности, залезает тень плечом в окна золоченые, …
Помнишь, как залетела в окно синица, Какого наделала переполоху? Не сердись на свою залетную птицу, сама понимаю, что это плохо. Только напрасно меня ты гонишь, Словами недобрыми ранишь часто: я не долго буду с тобой — всего лишь до своего последнего часа. Потом ты плотнее притворишь двери, рамы заклеишь бумагой белой… Когда-нибудь вспомнишь, себе не …
Ничего уже не объяснить, Что случилось- мы не знаем сами… И ещё пытаемся любить За зиму остывшими сердцами. Только вечер призрачен и тих, Сладко пахнет морем и цветами, Ты еще коснешься губ моих, Но уже холодными губами… Я еще ладонь твою сожму, Но сердца уже спокойно бьются, Не осознавая, почему Так нелепо люди расстаются…
И знаю всё, и ничего не знаю… И не пойму, чего же хочешь ты, с чужого сердца с болью отдирая налёгших лет тяжёлые пласты. Трещат и рвутся спутанные корни. И вот, не двигаясь и не дыша, лежит в ладонях, голубя покорней, тобою обнажённая душа. Тебе дозволена любая прихоть. Но быть душе забавою не след. И …
Ну что же, можешь покинуть, можешь со мной расстаться,— из моего богатства ничего другой не отдастся. Не в твоей это власти, как было, так все и будет. От моего злосчастья счастья ей не прибудет. Ни любви ей, ни ласки не добавится ни крупицы! Не удастся тебе, не удастся душой моей откупиться. Напрасно стараться будешь: нет …
Открываю томик одинокий — томик в переплёте полинялом. Человек писал вот эти строки. Я не знаю, для кого писал он. Пусть он думал и любил иначе и в столетьях мы не повстречались… Если я от этих строчек плачу, значит, мне они предназначались.
Как счастье внезапное — оттепель эта. Весны дуновеньем земля обогрета. Еще не начало весны, а предвестье, и даже еще не предвестье — намек, что будет, что рядом, что срок недалек. Нет, эти приметы меня не обманут: совсем по-особому грустно до слез, как самый последний оставшийся мамонт, трубит в одиночестве электровоз. Промчался гудок и за далями …
Просторный лес листвой перемело, на наших лицах — отсвет бледной бронзы. Струит костёр стеклянное тепло, раскачивает голые берёзы. Ни зяблика, ни славки, ни грача, беззвучен лес, метелям обречённый. Лесной костёр грызёт сушняк, урча, и ластится, как хищник приручённый. Припал к земле, к траве сухой прилёг, ползёт, хитрит… лизнуть нам руки тщится.. Ещё одно мгновенье — …
Сколько милых ровесников в братских могилах лежит. Узловатая липа родительский сон сторожит. Все беднее теперь я, бесплотнее день ото дня, с каждой новой потерей все меньше на свете меня. Черноглазый ребенок… Давно его, глупого, нет. Вместо худенькой девушки — плоский бумажный портрет. Вместо женщины юной осталась усталая мать. Надлежит ей исчезнуть… Но я не хочу …
Напрочь путь ко мне отрезая, чтоб не видеть и не писать, ты еще пожалеешь, знаю, станешь локти себе кусать. Чтоб не видеть… Но ты увидишь. Взглянешь — взгляда не отведешь. Ты в метельную полночь выйдешь, а от памяти не уйдешь. -Обхватить бы двумя руками, унести б ее за моря! Почему же она такая? Отчего она …
Не о чем мне печалиться, откуда же слезы эти? Неужели сердце прощается со всем дорогим на свете — с этим вечером мглистым, с этим безлистым лесом… А мне о разлуке близкой ничего еще не известно. Все еще верю: позже, когда-нибудь… в марте… в мае… Моя последняя осень. А я ничего не знаю. А сны все …
«Я поняла — Ты не хотел мне зла, ты даже был предельно честен где-то, ты просто оказался из числа людей, не выходящих из бюджета. Не обижайся, Я ведь не в укор, ты и такой мне бесконечно дорог. Хорош ли, нет ли — это сущий вздор. Любить так уж любить — без оговорок. Я стала невеселая. …
Так было, так будет в любом испытанье: кончаются силы, в глазах потемнело, уже исступленье, смятенье, метанье, свинцовою тяжестью смятое тело. Уже задыхается сердце слепое, колотится бешено и бестолково и вырваться хочет ценою любою, и нету опасней мгновенья такого. Бороться так трудно, а сдаться так просто, упасть и молчать, без движения лежа… Они ж не бездонны …
И чего мы тревожимся, плачем и спорим, о любимых грустим до того, что невмочь. Большеглазые добрые звезды над морем, шелковистая гладь упирается в ночь. Спят прогретые за день сутулые скалы, спит распластанный берег, безлюден и тих. Если ты тишины и покоя искала, вот они! Только нет, ты искала не их. Спят деревья, мои бессловесные братья. …
Да, ты мой сон. Ты выдумка моя. зачем же ты приходишь ежечасно, глядишь в глаза и мучаешь меня, как будто я над выдумкой не властна? Я позабыла все твои слова, твои черты и годы ожиданья. Забыла все. И всё-таки жива та теплота, которой нет названья. Она как зноя ровная струя, живёт во мне и как …
Улыбаюсь, а сердце плачет в одинокие вечера. Я люблю тебя. Это значит — я желаю тебе добра. Это значит, моя отрада, слов не надо и встреч не надо, и не надо моей печали, и не надо моей тревоги, и не надо, чтобы в дороге мы рассветы с тобой встречали. Вот и старость вдали маячит, и …
Я в снегу подтаявшем, около ствола, гладенькую, мокрую шишку подняла. А теперь в кармане я ее ношу, выну, полюбуюсь, лесом подышу. Выну и порадуюсь, что тогда, в лесу, может быть, последнюю, может, предпоследнюю, а может быть, просто встретила весну. Там в снегу лосиные глубокие следы, как ведерки синие, полные воды, свежие проталины, муравьи у пня,- …
Дурманящей, росистой чащею черемуха — дыши, гляди, ласкай, ломай… И боль щемящая,— как мало весен впереди! А стоит ли уж так печалиться, прощаясь с миром дорогим? Ничто на свете не кончается, лишь поручается другим. Другим любовь моя завещана, в других печаль моя горька… Сто тысяч раз другая женщина все пронесет через века. Ничто не пропадет, …
В холодном, неуютном зале в пустынном аэропорту слежу тяжелыми глазами, как снег танцует на ветру. Как на стекло лепя заплатки, швыряет пригоршни пера, как на посадочной площадке раскидывает веера. На положении беглянки я изнываю здесь с утра. Сперва в медпункте валерьянки мне щедро выдала сестра. Затем в безлюдном ресторане, серьгами бедными блеща, официантка принесла мне …