Ещё один сайт про стихи. И он вам понравится.
Как простоту, я шар люблю, ведь шар — венец развития предмета. Тому пример — песчинка и планета. А человек? Тут я за угловатых за их не обтекаемые латы, за их не обтекаемые методы оспаривать и крупное и мелочи. Мне ненавистна речь из круглых фраз и угол, ставший шаром напоказ.
То буен, как река в ущелье, то утренний стыжусь себя ночного, то за вчерашнее прошу прощенья, то за молчанье, то за сказанное слово. Желаний много странных прячу. И вот уже который год всё собираюсь, собираюсь жить иначе. Наверно, в этих сборах жизнь пройдёт.
На перекуре в тень легла бригада, потягивая сладко табаки. И угощает ветерок прохладой горячие, крутые кулаки. Висят рубахи потные на ветках, упав в багульник стынут топоры, боровики коричневые кепки надвинули пониже от жары. Притихло всё: деревья, мхи и камни, птенец проклюнул в тишине яйцо, незримо уплотнялся в соснах камбий в своё древесное кольцо. Невдалеке, под …
Как все равны в младенческих началах, когда спеленаты мы туго в одеялах… И вот взрослеем, ищем суть добра и зла, и начинаются несходные дела: христопоклонство или геростратство, трибуновральство, счетоводство, казнокрадство, намного реже — диогенство, донкихотство… Но глядь — опять всё больше, больше сходства меж гением, подонком и рабом: все из существ вновь стали веществом.
Лился елей, курились фимиамы, и, оседлавший вроде бы коня, поглядывал надменно на меня вальяжный автор возле жирной рамы. Но я — то знал, что это не искусство, что площадь в центре мощного холста хотя и многолюдна, но пуста и в кобуре у постового пусто.
Друг, преданный как тень, — предаст или исчезнет вместе с солнцем. Застолья и пиры — надоедят, и надоест охота к перемене мест, а женщина, из-за которой голову терял, в конце концов привычной станет, как настенная картина… Самое главное — если труд не рубли, а что-то вроде рождения сына. Самое главное — если дело — как …
Старик с бородкой, словно ватною. Старушка с проседью в висках открыли дверь, назвались сватами, икону, поискав в углах. Хозяйка загремела чашками, граненый уронив стакан. Тут сваха, тихо в руку кашлянув, толкнула локтем старика. Тогда старик с лицом апостола заметил, как бы невзначай, что, мол, идёт неделя постная и если пить, то только чай. Ну, чай …
Я ходил по разным дорогам Босиком, в сапогах и в валенках. Вольно шагал в ногу, Полушубки носил и ватники. Слышал выдохи шуйской гармони, Влюблялся в шленские шали, Лесорубов большие ладони Руку мою пожимали. Были праздники, Чаще — будни, Были беды, Но радости — чаще. Я грустил на застолье буйном, Веселился в безлюдной чаще. И неслись …
Хотел бы я славы? Хотел бы, конечно. И представил: я славы достиг в самом деле. Я прославлен. Но всё в этом мире конечно, и когда б я лежал на предсмертной постели, и когда б я почуял последнюю точку — попросил бы у смерти хоть на день отсрочку. Чтобы встать и докончить стихотворенье, побродить в одиночестве …
Ты, эрудит, создатель циклотрона, читающий о кварках и нейронах, гербарий, собирающий в Крыму и знающий толково — почему искривлено и относительно пространство, и почему живуче христианство, ответь — ты уяснил, что всё на свете: опроверженье в завтрашней газете, начало войн, в которых мы сгораем, падение Бастилий и властей — от нас зависит, от простых людей, …
Оказывается — я старею. Все глаголы имеют прошедшее время. Медленно тороплюсь. Ночь черней некролога и короче улицы Зодчего Росси. Оказывается, если хочешь догнать кого-то, не нужно бежать вдогонку — нужно бежать параллельно. Оказывается — неискренность хуже бездарности, хотя они чаще сёстры. Оказывается — я люблю ночное одиночество, ночью курить в грохочущем тамбуре поезда, смотреть на …
Наверно, это грустная картина — у телевизора сидеть, как у камина, в окно поглядывать, где новая луна и вспоминать былые времена, когда он только руки поднимал, магические пассы совершая, и тотчас утихал огромный зал, и был ему подвластен, засыпая… Но за окошком новая луна, состарили гипнотизёра годы, как старят годы города, идеи, воды. … Он …
И мне бы лететь и увидеть: Земля превращается в глобус, и вот она стала снежком голубым, как в детстве, когда рукавички линяли… Мне не бывать космонавтом — в сердце нет часового хода. А когда полетят такие, как я, — меня, влюблённого в грибные леса и синие звёзды, — не будет. Не без потерь покоряют люди …
Мела в тот день зимы пороша, Когда явился наш студент И сообщеньем огорошил, вручив из загса документ. Помчалась в Жданов телеграмма И там, когда ушёл гонец, Схватилася за сердце мама И озадачен был отец. Что за жених – тура иль пешка, Каких кровей, каких идей? И отчего такая спешка У наших молодых людей? Ах, спешка! …
Ну какой из меня охотник… Взяв ружьишко с прикладом рыжим, Я в карельской тайге сегодня Ранним утром иду на лыжах. Спит земля под седым одеялом, Ей зелёные сны ещё снятся. Солнце низко в стволах застряло И никак не может подняться. Посветлело в хвойных хоромах, Тёмный снег становится синим. До весны от холодной дрёмы Не проснутся …
Он подделывал различные предметы: дорогие ткани и ковры, золотые кольца и браслеты, вазы и колхозные пиры размножал он в страшном изобилии. Жил и не скрывал своей фамилии, не боялся ни одной статьи закона — ведь подделывал он, вещи, эти кистью, мастихином, маслом, жжёной костью, золотистой охрой, жёлтым кроном имитировал он шляпки у гвоздей, зеркало воды, …
Это времени тоже приметы, что живут нынче долго поэты… Те, что некогда рано немели, опускаясь в могильную сень: тот — убит в двадцать семь на дуэли, тот — покончил с собой в тридцать семь. Не скажу, чтоб кругом благодать, далеко до всеобщего братства, но различных устройств государства начинают сосуществовать. И поэты на бой не спешат …
Одни — старинные деньги копят, другие — открытки, пряники, книги. Мой знакомый чудак, пенсионер Бещев, имеет в коллекции странные вещи: амбарный замок, лотерейный билет, толстый учебник криминалистики, номер от вешалки, чей-то кастет, каких-то инструкций ветхие листики, какие-то справки, ордер на обыск, в запретную зону временный пропуск, некоторые газетные некрологи, дырокол ревизора железной дороги, письмо растратчика …
Бубнят старухи бестолковые, Судачат шёпотом сухим: «Тот парень, кем была целована, он мужем станет не твоим». Но ты не злая и не жалкая, А лишь красивая пришла В знакомый дом, где свадьба жаркая Собрала нынче полсела. Где парни с буйным поведением Сидят степенно до поры, Где деды с видом академиков Красны от водки и жары. …
Медальный пёс иль беспородный тузик — не всё ль равно — пропал ушастый друг. Четвёртый день хозяин глухо тужит, любое дело валится из рук. Весёлый человек, а как отшельник, угрюмо курит горький табачок, и поглядеть боится на ошейник, и на собачий бедный тюфячок. Жена молчит, как будто в чём виновна, и искренне сочувствует сосед. Но …
Книг я начитался и печален: Гамлет, Мышкин, Дон-Кихот и Швейк. Кто умён, тот вроде ненормален — странно всё ж устроен человек. Скажете: — Сей список нереален, эти люди вымысел и бред… Верно. Оттого я и печален, что таких в реальной жизни нет.
Ты, хирург, предлагаешь мне новое сердце? Гарантируешь — проживу ещё лет семьдесят? — Это, конечно, чертовски здорово… А как же товарищ, люблю которого? А как же друзья, с которыми старюсь? Неужели я с ними расстанусь, неужели, ближних своих пережив, буду небо разглядывать, лёжа во ржи, буду с лодки смотреть на озёрное дно, стихи сочинять, ходить …
Деревню засыпает первым снегом, опять повисли белые поля на бельевой верёвке горизонта. В кружении снижаются снежинки, встречаясь с долговязым дымом. По чистой, ослепительной тропе прошла походкой манекенщицы корова. Деревню засыпает тихим снегом, и с конфискацией листвы к зиме приговорён мой заоконный тополь…
Как живётся вам, Иван Денисович? Нам для встречи выдан был лишь день. Но года сметали суток тысячи, Вы ж не забываетесь меж тем. Вы давно, конечно же, на пенсии. Редким зубом ухватив мундштук, В одинокой комнатке повесили Жёлтых фотографий пару штук. На одной — вы сами молодёшенек, На другой — ушедшая жена. Я, по правде, …
Негрубый — грубым был по форме, любимым часто зло чиня, я тем доволен, что меня не кулаки, но руки кормят. Писал, чаёк на плитке грея, или чеканом мял металл. Иных людей меняло время, а я рубахи лишь менял. И пусть меня никто не вспомнит, ни через век, ни через год, пускай в лесу мой однотомник …
Пеньковую петлю намылил кат и тихому стрельцу надел на шею. Ещё вдова кричит: «Не виноват!» и пятеро детей молчат за нею. Но государя жёсткая рука права, хотя невинного карает. Потом Истории короткая строка жестокость государя оправдает. Так неужель у правды два лица? Да, два. И как сей парадокс ни горек — права вдова казнённого стрельца, …
У Времени такая уйма времени! А сколько дел? — безмерна тяжесть бремени. Но все ж оно работает неплохо, раз возникают звёзды, гаснет солнце, худеют камни, старится эпоха и полусгнивший череп кроманьонца становится дороже баржи с хлебом, раз понимают разные народы с Неясного на Ясный переводы — ведь Время самый лучший переводчик. Лишь скоростью я всё …
Для того он и живёт и дышит, чтобы люди становились ростом выше, чтобы кончил мир мириться с ложью. Если великан не на ходулях, если он действительно громада — ничего взамен ему не надо, кроме пачки папирос, удачной строчки, кроме «свежевымытой сорочки». Гулливер! И за одно за это, кулачки, сжимая в злобном гаме, мстят ему, как …
Океан влюбился в кухонную тряпку. Это бывает, особенно у океанов… Он часто приходил к ней, но его загоняли в чайники, кастрюли, бадьи. Однажды, увидев любимую, он перелился через край раковины. Боже, что тут произошло: крики, ругань, суета. Больше всех суетилась его любимая, ее даже выкинули после потопа в помойное ведро… Океан вернулся назад. Только иногда …
Забывая удачи, вспоминая просчёты, наконец-то оставшись один, извиняющий всех, но никем не прощенный, вдоль притихших бреду осин. Где-то птаха скулит надсадно и тонко, и такая щемит тоска, будто предал кого, иль обидел ребёнка, или пнул сапогом щенка.
Сперва ты думал так: в богов, мол, вера была причиной все же вдохновенья для полулегендарного Гомера, для мастеров эпохи Возрожденья. Потом ты прочитал о кознях Борджи и круто изменил свою позицию: картин немало на сюжеты божьи, а сколько жертв костра да инквизиции! Мол, мы о Бруно и о Гусе знаем, а сколько неизвестных слёз народа… …
Не к истине, но к выгоде спешат, забыв о связи совести с работой… Уверен я, что мелкая душа правдиво не сыграет Дон-Кихота. Слукавил днём — потерян ночью сон, сфальшивил другу — и фальшивит лира. Как и любой физический закон, точны законы нравственного мира.
Снимал я комнату в посёлке Вырица. Трещал мороз — я печь топил брикетами, в окошке низком стёкла были выбиты и я его заклеивал газетами. Дышал я паром, но держался стоиком, писал стихи за самодельным столиком. Снег падал и седело всё наземное, машины шли, дрожал старинный дом. За тонкой стенкой песни пел тюремные весёлый кенар с …
Введут «Мыслеведение» — это пусть будет главным предметом. Читаю Беркли чтеньем не беглым, читаю, как чёрное звали белым. Давно это было? Да, было давно. Смешно всё это? Нет, не смешно. Ну, ошибся один, — философ был глупый, но ошибались школы и группы. Верили школы, что вечны классы, есть высшая раса, есть низшая раса. Да, что …
1. … А я проспал зарю, как будто ночью штудировал премудрости Эйнштейна, иль разгружал с картофелем вагоны, иль сделал женщиной тебя. Но не было того — я просто спал, наверно, отсыпался за всю бесчетность будущих бессонниц. А ты смотрела в молодое утро: как лепестком росы напился гном, как пролетел над солнцем лебедь белый, качая отмороженным …
Думали — он железный, с железным в груди мотором, не ранимый, и не болезный ворочал тяжёлые горы. Думали — он железный, большие таскал каменья. Суетились, в призёры лезли, пили чай с клубничным вареньем… Но когда из стальных оболочек извлекли, мастера по металлу, не мотор, а сердца комочек, что пылал на ладони ало, — приутихла толпа …
Бессонная полночь, луна, словно репа, я думаю, глядя в бессонное небо: о скором земном самоуничтоженье, о сути любви, что лишь тел притяженье, о бегстве от смерти в иллюзию Бога, о вечности истин, которых немного, о тщетной вражде топора и пера… Вселенная спит, молода и стара. Мерцают холодные млечные свечи, пред ними ничтожество — век человечий. …
Вода — одна. Она всегда текла по замкнутому кругу в разных руслах: недавно — океанская волна, а завтра — заводь тихой речки русской. И кровь — одна. Иного мудреца уж время в глину превратить успело, а кровь его, из тел впадая в тело, пульсирует во множествах сердцах. О, люди, мир меж вами иль грызня, хулите …
Уж полночь. За окошком город спит. По небу пролетел метеорит. … Живу в грядущем. Там кончины редки. Рак побеждён, и побеждён инфаркт, любой хирург — как в наши дни Бернард. Горюет род людской о том, что предки спускали в землю молодое тело, сжигали весь бесценный матерьял из-за того, что сердце одряхлело или какой-то орган умирал. …
То ли я помудрел, то ли я постарел — научился сердцу приказывать, и милей мне молчать, чем рассказывать. Я терпимее сделался к разным речам, к чьей-то славе, брехне и фальши. В дом впускаю друзей, но не дальше. Днём — пашу, а пишу — по ночам. За окошками падает белый снежок, я смотрю далеко — сквозь …