Ещё один сайт про стихи. И он вам понравится.
Мне просто сквозная усмешка дана, да финские камни — ступени к Неве, приплытие гончаров, и весна, и красная глина на синеве. (Уж гиблые листья сжигают в садах, и дым беловатый горчит на глаза — о, скупость окраски, открыты когда лишь сепия веток и бирюза…) Звенящая глина тревожит меня, и я приценяюсь к молочникам утлым. Старик …
Брожу по городу и ною безвестной песенки напев… Вот здесь простились мы с тобою, здесь оглянулись, не стерпев. Здесь оглянулись, оступились, почуяв веянье беды. А город полн цветочной пыли, и нежных листьев, и воды. Я всё отдам — пускай смеются, пускай расплата нелегка — за то, чтоб снова оглянуться на уходящего дружка!
Я говорю: нас, граждан Ленинграда, не поколеблет грохот канонад, и если завтра будут баррикады- мы не покинем наших баррикад… И женщины с бойцами встанут рядом, и дети нам патроны поднесут, и надо всеми нами зацветут старинные знамена Петрограда.
Загорается сыр-бор не от засухи — от слова. Веселый разговор в полуночи выходит снова: «Ты скажи, скажи, скажи, не переламывая рук: с кем ты поделила жизнь полукруг на полукруг?» «Ты ответь, ответь, ответь, голосу не изменя: с кем ты повстречаешь смерть без любимой — без меня?» Сыру-бору нет конца, горечь поплыла к заре, и вот …
Вставал рассвет балтийский ясный, когда воззвали рупора: — Над нами грозная опасность. Бери оружье, Ленинград! — А у ворот была в дозоре седая мать двоих бойцов, и дрогнуло ее лицо, и пробежал огонь во взоре. Она сказала: — Слышу, маршал. Ты обращаешься ко мне. Уже на фронте сын мой старший, и средний тоже на войне. …
Прошло полгода молчанья с тех пор, как стали клубиться в жажде преображенья, в горячей творящей мгле твоих развалин оскалы, твоих защитников лица, легенды твои, которым подобных нет на земле. Прошло полгода молчанья с тех пор, как мне стала сниться твоя свирепая круча — не отвести лица! Как трудно к тебе прорваться, как трудно к тебе …
Мой друг пришел с Синявинских болот на краткий отдых, сразу после схватки, еще не смыв с лица горячий пот, не счистив грязь с пробитой плащ-палатки. Пока в передней, тихий и усталый, он плащ снимал и складывал пилотку,— я, вместо «здравствуй», крикнула: — Полтава! — А мы,— сказал он,— заняли высотку… В его глазах такой хороший …
На асфальт расплавленный похожа память ненасытная моя: я запоминаю всех прохожих, каждое движенье бытия… След колес, железных и зубчатых,— ржавый след обиды и тоски. Рядом птичий милый отпечаток — дочери погибшей башмачки. Здесь друзья чредою проходили. Всех запоминала — для чего? Ведь они меня давно забыли, больше не увижу никого. Вот один прошел совсем по …
Но я все время помню про одну, про первую блокадную весну. . . . . . . . . . . . . А сколько ржавых коек и кроватей на улицах столпилось в эти дни! Вокруг развалин горбились они, бессмысленно пытаясь прикрывать их. Костлявый их, угрюмый хоровод кружил везде, где рыли огород… И просто так …
Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! В дни наступленья армий ленинградских, в январские свирепые морозы, ко мне явилась девушка чужая и попросила написать стихи… Она пришла ко мне в тот самый вечер, когда как раз два года исполнялось со дня жестокой гибели твоей. Она не знала этого, конечно. Стараясь …
Я знала мир без красок и без цвета. Рукой, протянутой из темноты, нащупала случайные приметы, невиданные, зыбкие черты. Так, значит, я слепой была от роду, или взаправду стоило прийти ко мне такой зиме, такому году, чтоб даже небо снова обрести…
Не утаю от Тебя печали, так же как радости не утаю. Сердце свое раскрываю вначале, как достоверную повесть Твою. Не в монументах и не в обелисках, не в застекленно-бетонных дворцах — Ты возникаешь невидимо, близко, в древних и жадных наших сердцах. Ты возникаешь естественней вздоха, крови моей клокотанье и тишь, и я Тобой становлюсь, Эпоха, …
И вот в послевоенной тишине к себе прислушалась наедине… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Какое сердце стало у меня, сама не знаю, лучше или хуже: не отогреть у мирного огня, не остудить на самой лютой …
Мы предчувствовали полыханье этого трагического дня. Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье. Родина! Возьми их у меня! Я и в этот день не позабыла горьких лет гонения и зла, но в слепящей вспышке поняла: это не со мной — с Тобою было, это Ты мужалась и ждала. Нет, я ничего не позабыла! Но была б …
…Я недругов смертью своей не утешу, чтоб в лживых слезах захлебнуться могли. Не вбит еще крюк, на котором повешусь. Не скован. Не вырыт рудой из земли. Я встану над жизнью бездонной своею, над страхом ее, над железной тоскою… Я знаю о многом. Я помню. Я смею. Я тоже чего-нибудь страшного стою…
Нет, не из книжек наших скудных, Подобья нищенской сумы, Узнаете о том, как трудно, Как невозможно жили мы. Как мы любили горько, грубо, Как обманулись мы любя, Как на допросах, стиснув зубы, Мы отрекались от себя. Как в духоте бессонных камер И дни, и ночи напролет Без слез, разбитыми губами Твердили «Родина», «Народ». И находили …
Ты у жизни мною добыт, словно искра из кремня, чтобы не расстаться, чтобы ты всегда любил меня. Ты прости, что я такая, что который год подряд то влюбляюсь, то скитаюсь, только люди говорят… Друг мой верный, в час тревоги, в час раздумья о судьбе все пути мои, дороги приведут меня к тебе, все пути мои, …
…Не потому ли сплавила печаль я с подспудной жаждой счастья и любви и песнь моя над кладбищем звучала призывом к жизни, клятвой на крови? Не потому ли горечь, как усталость, доныне на губах моих осталась… Но кто солдат посмеет обвинить за то, что искалечены они?..
Не знаю, не знаю, живу — и не знаю, когда же успею, когда запою в средине лазурную, черную с края заветную, лучшую песню мою. Такую желанную всеми, такую еще неизвестную спела бы я, чтоб люди на землю упали, тоскуя, а встали с земли — хорошея, смеясь. О чем она будет? Не знаю, не знаю, а …
…О да,— простые, бедные слова мы точно в первый раз произносили, мы говорили: солнце, свет, трава, как произносят: жизнь, любовь и сила. А помнишь ли, как с города ледник сдирали мы, четырежды проклятый, как бил в панель ногой один старик и все кричал: «Асфальт, асфальт, ребята!..» Так, милый берег видя с корабля, кричали в старину: …
…Она дарить любила. Всем. И — разное. Надбитые флаконы и картинки, И жизнь свою, надменную, прекрасную, До самой той, горючей той кровинки. Всю — без запинки. Всю — без заминки. …Что же мне подарила она? Свою нерекламную твердость. Окаяннейшую свою, молчаливую гордость. Волю — не обижаться на тех, кто желает обидеть. Волю — видеть до …
О друг, я не думала, что тишина Страшнее всего, что оставит война. Так тихо, так тихо, что мысль о войне Как вопль, как рыдание в тишине. Здесь люди, рыча, извиваясь, ползли, Здесь пенилась кровь на вершок от земли… Здесь тихо, так тихо, что мнится — вовек Сюда не придет ни один человек, Ни пахарь, ни …
Когда испытание злое сомкнулось на жизни кольцом, мне встретилась женщина-воин с упрямым и скорбным лицом. Не слава ее овевала, но гнев, клевета и печаль. И снят был ремень, и отняли ее боевую медаль. Была в ней такая суровость, и нежность, и простота, что сердце согрела мне снова бессмертная наша мечта. Никто никогда не узнает, о …
Вошли — и сердце дрогнуло: жестоко зияла смерть, безлюдье, пустота… Где лебеди? Где музы? Где потоки? — С младенчества родная красота? Где люди наши — наши садоводы, лелеявшие мирные сады? Где их благословенные труды на счастье человека и природы? И где мы сами — прежние, простые, доверчиво глядевшие на свет? Как страшно здесь! Печальней и …
Я сердце свое никогда не щадила: ни в песне, ни в дружбе, ни в горе, ни в страсти… Прости меня, милый. Что было, то было Мне горько. И все-таки всё это — счастье. И то, что я страстно, горюче тоскую, и то, что, страшась небывалой напасти, на призрак, на малую тень негодую. Мне страшно… И …
Я все оставляю тебе при уходе: все лучшее в каждом промчавшемся годе. Всю нежность былую, всю верность былую, и краешек счастья, как знамя, целую: военному, грозному вновь присягаю, с колена поднявшись, из рук отпускаю. Уже не узнаем — ни ты и ни я — такого же счастья, владевшего нами. Но верю, что лучшая песня моя …
Ленинград — Сталинград — Волго-Дон. Незабвенные дни февраля… Вот последний души перегон, вновь открытая мной земля. Нет, не так! Не земля, а судьба. Не моя, а всего поколенья: нарастающая борьба, восходящее вдохновенье. Всё, что думалось, чем жилось, всё, что надо еще найти, — точно в огненный жгут, сплелось в этом новом моем пути. Снег блокадный …
Все пою чужие песни о чужой любви-разлуке. О своей — неинтересно, только больше станет скуки. Все прислушиваюсь к этим песням, сложенным другими, значит, не одна на свете я с печалями своими? Милые мои, хорошие, неизвестные друзья, значит, все вы были брошены иль не найдены, как я? Значит, минет? Значит, сбудется! Значит, песня обо мне никогда …
Сердцем, совестью, дыханьем, Всею жизнью говорю тебе: «Здравствуй, здравствуй. Пробил час свиданья, Светозарный час в людской судьбе. Я четыре года самой гордой — Русской верой — верила, любя, Что дождусь — Живою или мертвой, Все равно, — Но я дождусь тебя. Пусть же твой огонь неугасимый В каждом сердце светит и живет Ради счастья Родины …
Во деревне у реки в базарную гущу выходили мужики на Ивана-Пьющего. Тут и гам, тут и гик, тут летают локти, тут и пели сапоги, мазанные дегтем. Угощались мужики, деликатно крякали, растеряли все кульки, гостинцы и пряники: А базар не в уголке, его распирало, он потел, как на полке, лоснился, как сало. У бабонек под мышками …
Сегодня вновь растрачено души на сотни лет, на тьмы и тьмы ничтожеств… Хотя бы часть ее в ночной тиши, как пепел в горсть, собрать в стихи… И что же? Уже не вспомнить и не повторить высоких дум, стремительных и чистых, которыми посмела одарить лжецов неверующих и речистых. И щедрой доброте не просиять, не озарить души потайным …
Вечерняя станция. желтая заря… По перрону мокрому я ходила зря. Никого не встречу я, никого, никого. лучшего товарища, друга моего… Никуда не еду я никуда, никуда… Не блеснут мне полночью чужие города. Спутника случайного мне не раздобыть, легкого, бездомного сердца не открыть. Сумерки сгущаются, ноют провода. Над синими рельсами поднялась звезда. Недавней грозою пахнет от …
Точно детство вернулось и — в школу. Завтрак, валенки, воробьи… Это первый снег. Это первый холод губы стягивает мои. Ты — как вестник, как гость издалека, из долин, где не помнят меня. Чье там детство? Чьи парты, снежки, уроки, окна в елочках и огнях? А застава? Баюканье ночью? Петухи и луна на дворе? Точно первый …
Летит новогодняя вьюга, сверкая, колдуя, трубя. Прибор запоздавшему другу поставим на стол у себя. И рядом, наполнив до края, веселую чашу вина, чтоб, в искрах и звездах играя, была наготове она. Быть может, в промерзшие двери наш друг постучится сейчас и скажет: — За ваше доверье! — и чашу осушит за нас. Так выше бокал …
Вот я выбирала для разлуки самые печальные слова. На прощанье многим жала руки, с горя ни мертва и ни жива. Только о тебе еще не спела, об единственном в моей судьбе: я словам глухим и неумелым не доверю песню о тебе. Потому что всю большую дружбу, всю любовь прекрасную твою в верности, любви и дружбе …
Весной сорок второго года множество ленинградцев носило на груди жетон — ласточку с письмом в клюве. Сквозь года, и радость, и невзгоды вечно будет мне сиять одна — та весна сорок второго года, в осажденном городе весна. Маленькую ласточку из жести я носила на груди сама. Это было знаком доброй вести, это означало: «Жду письма». …
Потеряла я вечером слово, что придумала для тебя. Начинала снова и снова эту песнь — сердясь, любя… И уснула в слезах, не веря, что увижу к утру во сне, как найдешь ты мою потерю, начиная песнь обо мне.
Нет, не наступит примирения с твоею гибелью, поверь. Рубеж безумья и прозренья так часто чувствую теперь. Мне всё знакомей, всё привычней у края жизни быть одной, где, точно столбик пограничный, дощечка с траурной звездой. Шуршанье листьев прошлогодних… Смотрю и знаю: подхожу к невидимому рубежу. Страшнее сердцу — и свободней. Еще мгновенье — и понятной не …
Мы больше не увидимся — прощай, улыбнись… Скажи, не в обиде ты на быстрые дни?.. Прошли, прошли — не мимо ли, как сквозняки по комнате, как тростниковый стон… …Не вспомнишь как любимую, не вспомни — как знакомую, а вспомни как сон… Мои шальные песенки, да косы на ветру, к сеновалу лесенку, дрожь поутру…
Какая тёмная зима, какие долгие метели! Проглянет солнце еле-еле — и снова ночь, и снова тьма… Какая в сердце немота, ни звука в нем, ни стона даже… Услышит смерть — и то не скажет. И кто б ответил? Пустота… О нет, не та зима, не та… И даже нежности твоей возврат нежданный и летучий, зачем …